А вообще соборы при Адриане не имели столь карательного характера. Примером собора, созванного по инициативе самого патриарха, является заседание в 1698 г. о дьячке Шелонской пятины Новгородской епархии Юшке Микляеве. Тот, как писал Адриану митрополит Иов, не будучи рукоположенным в попы, священнодействовал, крестил, венчал и погребал. На собор был вынесен вопрос не о судьбе Юшки, а принимать ли совершенные в таких условиях обряды за действительные [591].
Вопрос был весьма серьезен для Русской церкви, в которой, увы, подобные случаи не были редкостью. На заседании в Крестовой палате страсти накалились до такой степени, что действительность спорных обрядов была начисто отвергнута. Над бедными новгородцами (как и над множеством иных людей в стране) велено было заново совершить обряды крещения, венчания и погребения законным священником. Это означало, помимо прочего, еще более резкое отрицание и без того церковно отверженных староверов, не имевших законно поставленных попов даже в том случае, если они признавали священство.
Впрочем, поднятая собором проблема переплеталась не только с расколом, но в значительной степени с общим прискорбным состоянием приходского духовенства, о котором ярко свидетельствует введенная Адрианом мера: вместе со ставленной грамотой на приход новым священнослужителям велено было выдавать (за особую плату) два печатных издания, книгу «О священстве» и поучение патриарха для изучения наизусть [592].
О понимании Адрианом проблемы неучености (а зачастую и неразумия) священников свидетельствуют и отдельные его указы по предупреждению наиболее часто встречающихся ошибок Приведу лишь один, о запрещении бракосочетания без согласия обоих брачующихся. «Священницы супружествующие, — указал патриарх в ноябре 1693 г., — согласия жениха и невесты не истязуют, и небрежно о сем имут, множицею и не хотящих едино лицо другого и нелюбящих между собою супружествуют. И по такому началу и прочее житие мужа и жены бывает бедно, и друг на друга наветно, и детей бесприжитно. И то творится вельми грешно и беззаконно».
Адриан указал «досматривать, чтобы отныне к венчанию приходящих жениха и невесту священникам по отдельности истязывать и накрепко допрашивать, по любви ли и согласию друг другу супружествуются, а не от насилия ли или неволи какой? А будет женское лицо, а паче девицы стыдятся сие сказать, допрашивать родителей ее, особенно мать, или если матери нет, сестер ее допрашивать о том, и если кто–либо из этих лиц, особенно девическое, совершенно умолчит или какое значение явит: отвращение лица от супружника, плевание или отрясение руками, — и таковых не супружествовать до тех пор, пока совершенное согласие друг ко другу не проявят» [593].
Разумеется, и к необычной учености патриарх должен был испытывать настороженность тем большую, что ее источником был Запад. Интересную историю узнал Адриан из прошения о возвращении в лоно Церкви, поданного ему Григорием Скрибинским, который для получения образования принужден был принять католичество. Любознательный юноша 8 лет слушал в Риме курсы математики, философии и богословия, по последнему даже получил докторский диплом. Затем Григорий отправился в Константинополь, добился, по его словам, благословения патриарха на преподавание в Москве, а ныне жаждал уврачевать язвы своего согрешения и замолить грех отступничества от православия [594].
Несмотря на естественные в этом случае подозрения, Адриан предложил Скрибинскому предстать перед собором и ответить на ряд любопытных вопросов: 1) какие католические догматы и письменно ли обещал отстаивать Григорий при поступлении в римскую школу? 2) кроме сих догматов какие есть у католиков противности церкви Восточной и признает ли он их? У) имеет ли он письменное свидетельство об изучении наук? 4) по обучении писал ли он книги, и если да, то какие, в защиту Восточной церкви или Западной, и где, не в Риме ли? 5) хочет ли он принять монашество или преподавать в домах?
Патриарх отечески советовал Скрибинскому предпочесть монашеское уединение пребыванию в мятежности, суетности и малой корысти на роли домашнего учителя. Окружение Адриана склонялось к мысли, «что сей Скрибинский нарочно от папы прислан на прельщение». Патриарх предложил Григорию написать исповедание веры, дать обещание не распространять «папежское» учение и все же созвал собор. Участники заседания в Крестовой палате разрешили соискателю вернуться в лоно Церкви, однако запретили преподавать. Лишенный средств к существованию, Скрибинский вынужден был покинуть Москву.
Явно сочувствовавший ученому Адриан проиграл, но не изменил своего уравновешенного отношения к юношам, обучавшимся за границей. В 1700 г. он назначил ректором славяно–греко–латинского училища Палладия Роговского, который в свое время без разрешения патриарха Иоакима бросил московские школы, скинул монашеское одеяние и поступил в Вильне в иезуитскую коллегию [595].
По словам Палладия, иезуиты лишь через годы потребовали, чтобы он отступил от православия, и тогда юноша ушел продолжать занятия науками в Силезию, а оттуда в Моравию. В Оломоуцком университете он все же принял унию, «желая достигнуть высших наук, не сердцем, но едиными устами». Затем Палладий поступил в римскую коллегию св. Афанасия для изучения философии и богословия, получил униатское посвящение в священники и служил в униатской церкви.
Лишь через 7 лет, заслужив диплом доктора наук, он был отправлен папой на Украину для распространения унии, но бежал в Венецию. Там Палладий смог воссоединиться с православной Церковью, получить разрешительную грамоту за вынужденное вероотступничество и заодно поступить в свиту князя П. А. Голицына для возвращения домой.
Милостиво выслушав челобитье ученого мужа, Адриан предложил ему, коли он силен в философии и богословии, представить собору не только исповедание веры, но описать вероотступничество, определить тяжесть этого греха и наказание за него, подробно ниспровергнуть все, в чем католики отступают от истинной веры, наконец, покаяться самому. Летом 1699 г. Палладий исполнил все с сердечной ревностью и великой ученостью (из–за чего московские богословы вчитывались в его сочинение два месяца). В итоге ему оставлено было монашество и священство, а в следующем году Адриан возвел ученого в сан игумена Заиконосмасского монастыря и вручил руководство училищем, к тому времени пришедшим уже в совершенный упадок.
Это была последняя победа Адриана, тем более важная, что в условиях, когда государство делало все для отвращения верующих от реформ, она была одержана не над новыми веяниями, а над косностью и страхом перед «западным зломысленным мудрованием». Впрочем, с обеих сторон патриарху были незамедлительно нанесены сильнейшие удары, отравившие последние месяцы жизни архипастыря и годы, а то и века жизни Церкви.
16 марта 1700 г. унылое зрелище являла собой Крестовая палата, в которой патриарх, архиереи и весь освященный собор многие часы ожидали появления Стефана Яворского для торжественного наречения его митрополитом Рязанским. Игуменишка киевского Николаевского монастыря нагло презрел уготовленную ему честь, ожидание убеленных сединами старцев, двухчасовой (!) благовест — и попросту проигнорировал церемонию, о которой был заблаговременно предупрежден. А освященный собор не мог разойтись, поскольку царь Петр давеча зашел к патриарху и, презрев правила архиерейского избрания, приказал немедля посвятить Стефана в архиереи в епархию «не в дальнем расстоянии от Москвы» [596].
Только царь мог потребовать от понравившегося ему заезжего украинца объяснений, и Стефан написал Петру вполне издевательское над освященным собором послание. Он заметил, между прочим, что «изощренный завистью язык многие досады и поклепы на меня говорил; иные рекли, будто я купил себе архиерейство за 3000 червонных золотых, иные именовали меня еретиком, ляшенком, обливанником». Царь, разумеется, приструнил посмевших роптать, и 7 апреля Стефан Яворский соблаговолил прийти в Крестовую палату, чтобы получить посвящение на Рязанскую митрополию при условии оставления своего на церковном служении в Москве.
Но не все архиереи молча перенесли издевательство 16 марта. Возмутился старейший и ученейший из них, знаменитый историк, богослов, публицист и композитор Игнатий Римский–Корсаков, митрополит Сибирский и Тобольский [597]. Глубоко оскорбленный невозможностью хоть как–то поправить плачевное состояние своей епархии, вынужденный годами умолять царскую администрацию о средствах передвижения даже для небольшой инспекционной поездки по Сибири, столкнувшись на практике с худшими проявлениями «грабительства великого» петровской камарильи, не намеренной ни возвращать отданное китайцам Приамурье, ни укреплять гибнущие ростки затеянной царем Федором христианизации края, митрополит Игнатий жил надеждой найти на воевод управу в столице.
